Людские потоки. Нет числа. Я оказался у кассы и был удивлен. Девушка, милое создание, напомнила певицу Мадонну в молодости, в микрофон сказала мне: «Билетов нет, только на другой сеанс, последние три». Я не поверил. Пошел в другой кинотеатр. Длинная очередь в три кассы. Молодежь, взрослые люди. Я встал за стариком, на лацкане пиджачка была прикреплена медаль «Житель блокадного Ленинграда». Я дышал в спину ветерану, слышал чужие разговоры, мечтательно глазел на двух подружек, обсуждающих заметку в глянцевом журнале. Познакомиться не решился, я в этот вечер был со стариком, что впереди меня, так мы с ним и остались, бок о бок – места в кинотеатре попались рядом.
читать дальше
Мы сели. Немного душно. Зал битком.
- Не страшно? – спросил меня блокадник. Три минуты до начала фильма.
- Нет, - ответил я, соврал. Страх, только страх был во мне. Великое кино невозможно смотреть без страха. Приятный страх, необходимый.
«Утомленные солнцем 2. Предстоящие». Первая сцена. Зал немедленно затих. Старик, заметил я, уже в очках, внимательно смотрит. Слева от меня молодая девушка, пьет через трубочку газировку. Сталин в исполнении Суханова, как настоящий. Я смотрел на большой экран, да нет, думал, это не Суханов, это и есть настоящий Сталин. Мурашки бежали по всему телу. Сталин и комдив Котов. Иосиф Сталин и Никита Михалков.
«АААААААААААА! – закричал Котов. – НАДЯ!»
Только светает, узников – политические и уголовников – выгоняют из барака. Котов почти не изменился. Рядом с ним дурак Ваня, единственная родная душа. Невидимая рука меняет судьбу Котова. (Мы знаем, что это рука Меньшикова, честного чекиста, который верен Богу и Сталину.) Политическую статью заменили на уголовную. Какие-то минуты, лишь прослушали, что началась война («война – наше спасение»), как автоматные очереди вертухаев убили всех политических заключенных, а немецкие самолеты добили остальных. Котов и дурак Ваня спасаются.
Я оборачиваюсь на старика, у него из глаз слезы. Лезу за платком, но правая рука сильно прижата, что-то мешает, перевожу взгляд, оказывается девушка, которая сбоку от меня, схватила мою кисть, сжала ее в своей, с мертвым лицом продолжает смотреть. Я делаю вид, что так и должно быть.
Надя пионерка, не отрекшаяся от своего отца. Надя Котова – Татьяна Юмашева. «Надя Котова», - говорит Надя, не скрывая свою настоящую фамилию, а я слышу: «Таня Ельцина» - гордый голос дочери легендарного комдива. У Нади взрослый взгляд, красный галстук и носик моей первой жены. Прекрасная Надя попала под обстрел, и безногий священник крестит ее. «Но папа, мой папа», - вопрошает Надя. Священник в исполнении Сергея Гармаша крестит ее, читает молитву, и чудо – самолет, вернувшийся добить Надю Котову, летит прямо в море, разбивается, сохраняя жизнь дочери комдива.
Гениальный Евгений Миронов. «Не может быть, - шептал я, - это Миронов?» Герой Миронова командует штрафным батальоном. На помощь приходит двести человек кремлевских курсантов. Молодые ребята, цвет нации, перед первым и последним боем в своей жизни поют песню, романтики войны, не страшно умирать, впереди подвиги и гибель за товарища Сталина. «Отдай винтовку, ты все равно погибнешь», - говорит штрафник, обращаясь к каждому курсанту. У преступника только саперная лопатка. Взгляд у него мерзкий и за слова, извергнутые из жалкой пасти, начинаю ненавидеть его. «Сам сдохнешь!» - не выдерживаю я. Зал оборачивается на меня, мне кажется в темноте, что две сотни глаза ждут от меня слов продолжения, все солидарны со мной. Я не хочу, чтобы умирали молодые ребята. Не хочет этого, словно читает мои мысли, Евгений Миронов. После боя он делает единственный правильный поступок: убивает себя. Я осиротел.
Маленькая цыганка просит немца. «Не убивай меня», - смотрит на него большими глазами. Дикий фашист только что расстрелял всю его семью. Просто так, они надоели ему. Отважная Наталья Суркова, ее по фильму изнасиловали сотни мразей, расправляется с двумя фашистами, спасая жизнь Нади. Немцы не прощают смерти своих. Вся деревня, которая минуту назад отказала в спасении Наде, горит в одном бараке. Под жуткие мотивы Эдуарда Артемьева поднимаются клубы дыма, горит дерево, печется крестьянское мясо – старики, женщины, дети.
Три часа пролетели в один миг. Не успел моргнуть глазками, как появился титр «Конец первой части». Зрители стали аплодировать. Бил в ладоши блокадник, девушка, отпустившая мою руку, поднялась и стоя приветствовала великое кино. Я поднялся за ней, и весь зал, заметив меня и девушку, встал. Овации продолжались несколько минут.
Мы уходили из зала одной семьей. Несколько сотен совершенно незнакомых друг другу людей, стали братьями, нас объединил фильм, нас объединила война. Совсем молодой парень, вспомнил его веселого в фойе, поседел, мрачный шел, держа в руках чашу полную поп-корна.
(с)Арсений Смоляк