Доброе Мировое Зло (Миф)
Пишет Серебряный:
Из жизни физиков.
Самые известные и смешные истории, произошедшие со знаменитыми учеными.
Академик Л.А. Арцимович дал следующее определение науки: (журнал «Новый мир», №1, 1967): «Наука есть лучший современный способ удовлетворения любопытства отдельных лиц за счет государства»
Над дверью своего деревенского дома Бор прибил подкову, которая, согласно поверью, должна приносить счастье. Увидев подкову, один из посетителей воскликнул:
— Неужели такой великий ученый, как вы, может действительно верить, что подкова над дверью приносит удачу?
— Нет,— ответил Бор, — конечно, я не верю. Это предрассудок. Но, вы знаете, говорят, она приносит удачу даже тем, кто в это не верит.
Продолжение
Однажды во время обучения в Геттингене Нильс Бор плохо подготовился к коллоквиуму, и его выступление оказалось слабым. Бор, однако, не пал духом и в заключение с улыбкой сказал:
– Я выслушал здесь столько плохих выступлении, что прошу рассматривать мое нынешнее как месть.
Бор блестяще излагал свои мысли, когда бывал один на один с собеседником, а вот выступления его перед большой аудиторией часто бывали неудачны, порой даже малопонятны. Его брат Харальд, известный математик, был блестящим лектором. “Причина простая, – говорил Харальд, – я всегда объясняю то, о чем говорил и раньше, а Нильс всегда объясняет то, о чем будет говорить позже”.
Вспоминает академик В.И.Векслер (о С.И.Вавилове): «Во время Первой мировой войны Сергей Иванович был в армии, и по долгу службы ему пришлось принимать имущество полевой радиостанции тогдашнего примитивного типа. В описи, выполненной очень аккуратно каким-то писарем и содержавшей перечень оборудования, за номером таким-то каллиграфическим почерком значилась следующая формулировка: “непонятное в баночке”. Естественно, что это возбудило любопытство Сергея Ивановича, и он установил, что такое “оригинальное определение” писарь дал когереру, хорошо известному всем физикам. Это определение – “непонятное в баночке” – стало очень популярным среди физиков и, по существу, превратилось в имя нарицательное»
В одном из физических НИИ докладчик провозглашает с трибуны: «Сделав правильные выводы из наших ошибок и суровой критики руководства, мы перестроились и переориентировались в нашей работе на 360 градусов!»
Голос С.И.Вавилова из президиума:
– Ого!
Английский врач У. Волластон (1766—1828) прославился рядом блестящих открытий в химии и оптике. Именно ему принадлежит открытие палладия и родия, получение пластичной платины, обнаружение ультрафиолетовых лучей, установление состава почечных камней и т. д. Причем работал он так точно и чисто, что для проведения опытов ему было достаточно ничтожных количеств препаратов и миниатюрных приборов. Не желая тратить время на споры с оппонентами, Волластон нередко вытаскивал из карманов пробирки и проволочки и молча, демонстрировал опыты, наглядно доказывающие его правоту. В конце концов, это настолько укрепило его научную репутацию, что в обиход английских химиков вошла поговорка:
— Тот, кто спорит с Волластоном, — не прав!
Известный итальянский физик Алессандро Вольта (1745 – 1827) был страстным любителем кофе, который он пил всегда без молока и сахара. Когда один его знакомый спросил, почему Вольта пренебрегает молоком и сахаром, знаменитый физик, улыбаясь, ответил: "Чего ж тут объяснять... Раз в чашке нет ни молока, ни сахара, значит в ней больше кофе".
Как-то раз американский физик-экспериментатор Р. Вуд (1868—1955), довольно эксцентричный человек, любитель всяких острых ощущений, решил проделать на себе рискованный опыт — испытать действие наркотика. С большим трудом раздобыв опиум, он накурился этого зелья и вскоре впал в забытье. Придя через некоторое время в сознание, он вспомнил, что, находясь в одурманенном состоянии, напал на какую-то чрезвычайно глубокую и важную научную идею, но на какую именно — начисто вылетело из головы. Тогда Вуд решил повторить опыт в надежде, что ему посчастливится вновь обрести ускользнувшую мысль. И действительно, как только начало сказываться наркотическое действие опиума, забытая мысль не замедлила возникнуть в уме ученого. Чувствуя, что сознание вот-вот покинет его, Вуд сумел в последний момент сконцентрировать волю, записать идею на бумажке и впал в беспамятство. Очнувшись, он с ликованием подумал об удачном исходе столь трудного и опасного опыта и, дрожа от нетерпения и пережитого, поспешно развернул бумажку с драгоценной записью. На ней он прочел; “Банан велик, а кожура еще больше...”
Американский физик-экспериментатор Роберт Вуд начинал свою карьеру служителем в лаборатории. Однажды его шеф зашел в помещение, наполненное грохотом и лязгом насосов и оборудования, и застал там Вуда, увлеченного чтением уголовного романа. Возмущению шефа не было пределов.
— Мистер Вуд! — вскричал он, распаляясь от гнева.— Вы... вы... позволяете себе читать детектив?!
— Ради бога, простите, — смутился Вуд.— Но при таком шуме поэзия просто не воспринимается.
Ж. Гей Люссак (1778 — 1850) — крупнейший французский химик и физик — во время одного из своих химических опытов лишился глаза. Как-то раз его встретил епископ Сиезский — самонадеянный богослов, попавший в число "бессмертных" Французской академии по протекции.
— Не понимаю, как можно быть ученым, имея всего один глаз! Что можно увидеть одним глазом?
— Да побольше вашего, — не растерялся Гей-Люссак. — Вот, например, я вижу у вас два глаза, а вы у меня только один!
В 1802 году французский ученый Жозе Луи Гей-Люссак проводил в Париже научные опыты. Ему были нужны стеклянные трубки, которые тогда вырабатывались стеклодувами только в Германии. Когда ученый их выписал, французские таможенники наложили такую высокую пошлину, что он не мог выкупить посылку.
Об этом узнал Александр Гумбольд и решил помочь Гей-Люссаку. Он посоветовал отправителям запаять концы трубок и наклеить на них этикетки: “Осторожно! Немецкий воздух!”
Воздух? Таможенного тарифа на воздух не существовало, и на этот раз трубки дошли до французского ученого без всяких пошлин.
На одной из своих лекций Давид Гильберт сказал: “Каждый человек имеет некоторый горизонт. Когда он сужается и становится бесконечно малым, он превращается в точку. Тогда человек говорит: “Это моя точка зрения”.
Известный английский физик Дирак любил выражаться точно и требовал точности от других. Однажды на семинаре, который вел ученый , в конце длинного вывода студент обнаружил, что знак в окончательном выражении у него не тот. "Я в каком-то месте перепутал знак", – сказал он, всматриваясь в написанное. "Вы хотите сказать, – в нечетном числе мест," – поправил с места Дирак.
Однажды Дирак читал лекцию по квантовой механике, изрисовал всю доску и под конец спросил:
— Вопросы есть?
— Я не понял, как вы вывели последнюю формулу, — сказал один студент.
— Это утверждение. Я спрашивал: вопросы есть?
Краткость Дирака была хорошо известна в ученом мире. Однажды на статье, которую Дирак не хотел предавать гласности, ему посоветовали написать: "Воспрещается публикация в любой форме". На лице его отразилось крайнее неудовольствие. Он возражал против слов в любой форме", находя их совершенно излишними.
Дирак женился на сестре Вигнера. Вскоре к нему в гости заехал знакомый, который еще ничего не знал о происшедшем событии. В разгар их разговора в комнату вошла молодая женщина, которая называла Дирака по имени, разливала чай и вообще вела себя как хозяйка дома. Через некоторое время Дирак заметил смущение гостя и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: “Извини, пожалуйста, я забыл тебя познакомить – это... сестра Вигнера!”.
Дирак любил потеоретизировать на самые различные темы. Однажды он высказал предположение, что существует оптимальное расстояние, на котором женское лицо выглядит привлекательнее всего; поскольку в двух предельных случаях – на нулевом и бесконечном расстоянии – “привлекательность обращается в нуль” (ничего не видно), то между этими пределами, естественно, должен существовать максимум.
Троллейбусы, ходившие по Мюнхену в те годы, когда там работал крупный физик-теоретик Арнольд Зоммерфельд (1868 — 1954), охлаждались летом двумя маленькими вентиляторами без моторов, вставленными в два отверстия в потолке. На ходу под напором набегающего воздуха вентиляторы начинали вращаться. Один студент заметил, что, хотя направление вращения каждого вентилятора было совершенно случайным, он мог вращаться как по часовой стрелке, так и против нее, но два вентилятора в одном троллейбусе почти всегда вращались в противоположных направлениях. С вопросом "Почему это так?" студент обратился к Зоммерфельду.
— Это легко объяснить, — сказал теоретик. — Воздух сначала попадает на передний вентилятор и придает ему случайное направление вращения. Когда троллейбус движется, завихрения воздуха, созданные первым вентилятором, распространяются вдоль потолка назад, доходят до второго вентилятора и заставляют его вращаться в том же направлении.
— Но, профессор, — запротестовал студент, — дело как раз в том, что вентиляторы почти всегда вращаются в разных направлениях!
— Ага, — сказал Зоммерфельд, — прекрасно. Но это еще легче объяснить!
Потратив несколько лет на то, чтобы убедить ученый мир в неправильности теории флогистона, А. Лавуазье решил драматизировать идею. Он понял, что его достоверные опыты были недостаточно эффективными, недостаточно поражали воображение его коллег. И вот весной 1772 года он провел опыты, которые произвели сенсацию и вызвали огромный интерес к его исследованиям. Воспользовавшись огромным увеличительным стеклом стеклозаводчика Чирнгаузена диаметром 84 см, Лавуазье сжег в запаянном сосуде алмаз. Хотя сжигание алмаза с научной точки зрения ничем не лучше сжигания угля или графита, огромная стоимость эксперимента привлекла всеобщее внимание. Об опытах Лавуазье заговорили, а заодно заговорили и о том, что теория флогистона неверна. Но самое любопытное: впервые алмаз был сожжен увеличительным стеклом еще в 1694 году.
Весной 1884 года в Петербургском морском училище шли выпускные экзамены. Воспитанник А. Н. Крылов (1863—1945) — впоследствии выдающийся советский ученый, академик, автор основополагающих трудов по теории корабля — сдавал предмет “девиация (отклонение) компасов”, считавшийся особенно трудным. Не ограничившись учебником преподавателя Н. Н. Зыбина, далеко не полным и недостаточно ясным, Алексей Николаевич стал излагать доставшийся вопрос согласно другим источникам, поясняя свои доводы чертежом, который тут же набросал мелом на громадной доске
Однако ответ был прерван категорическими словами Зыбина:
— Сотрите, у вас неверно, переходите к следующему вопросу.
— Позвольте вам доложить, господин капитан 1-го ранга, и доказать, что у меня верно, сделав более крупный чертеж, — возразил Крылов.
— Делайте, неверное останется неверным,— снисходительно согласился экзаменатор.
Не успел Крылов закончить чертеж, занявший почти поло вину доски, как Зыбин снова его перебил:
— Извините, у вас все верно, я ошибся. Благодарю вас! — и поставил наивысший балл
Интересная деталь А. Н. Крылов настолько увлекся этим предметом, что написал ряд важнейших трудов по теории магнитных и гироскопических компасов
О Ломоносове - ученом до начала 20 века мало кто знал. Только в руководствах по истории химии иной раз попадались краткие упоминания о нем, подчас в несколько курьезном преломлении: "...Среди русских химиков, которые стали известными химиками, мы упомянем Михаила Ломоносова, которого не надо смешивать с поэтом того же имени."
Известный австрийский физик Эрнст Мах (1838 — 1916) много сил отдавал популяризации науки: печатал статьи, читал лекции, пользовавшиеся огромным успехом у публики. Как-то раз коллеги стали расспрашивать Маха в чем секрет его искусных выступлений.
— Надо все время говорить дело, — пояснил ученый, — и стараться не говорить настолько расплывчато, что тебя начинает понимать каждый.
Д. И. Менделеев, кроме химии, занимался вопросами воздухоплавания. Так же много времени он посвящал переплетному делу и... изготовлению чемоданов. Рассказывают такой случай.
Однажды ученый покупал в лавке материалы.
— Кто это? — спросили лавочника.
— Неужели не знаете? —удивился тот.—Известный чемоданных дел мастер Менделеев!
Дмитрий Иванович был очень польщен этой характеристикой.
Еще из воспоминаний Э.Л. Андроникашвили. Известный физик-теоретик А.Б. Мигдал был мастером розыгрышей. Однажды, проходя мимо книжного магазина, Мигдал увидел книгу, на которой фамилия автора была сдвинута вправо относительно середины. Он мгновенно оценил возможность вписать свою фамилию перед фамилией автора, купил пару десятков этой плохо распродававшейся книги и попросил знакомого инженера написать «А. Мигдал и» тем же шрифтом, что и фамилия автора. Вскоре ряд ведущих физиков с удивлением получил от Мигдала подарок – книгу А.Мигдала и В.Черномордика. «Воспитание пресмыкающихся в условиях неволи». Игорь Васильевич Курчатов получил эту книгу с трогательной надписью от автора: «Вот что вынуждены публиковать научные работники, когда им не разрешают печатать статьи по физике». Это был, конечно, намек. (Имелась в виду полная закрытость результатов работ И.В.Курчатова и его коллег для широкой научной общественности в первые послевоенные годы.)
Американский физик Роберт Милликен (1868 – 1953) был известен своей словоохотливостью. Подшучивая над ним, его сотрудники предложили ввести новую единицу – «кен» для измерения разговорчивости. Ее тысячная часть, то есть милликен, должна была превышать разговорчивость среднего человека.
Как-то раз американский физик Г. Морану, принимая в своей лаборатории корреспондента и желая поразить воображение этого не очень сведущего в науке человека, хвастливо сказал ему:
— Сейчас я работаю над конструкцией электронного микроскопа, который сможет увеличивать в два миллиона раз!
Каково же было удивление физика, когда вместо радостных возгласов и восторга он услышал слова, совершенно по-новому осветившие его работу.
— Подумать только! — воскликнул корреспондент — сколько труда, энергии и знаний вы тратите на создание прибора, который сузит поле вашего зрения в два миллиона раз!
На столе у Нернста стояла пробирка с органическим соединением дифенилметаном, температура плавления которого 26° С. Если в 11 утра препарат таял, Нернст вздыхал:
— Против природы не попрешь!
И уводил студентов заниматься греблей и плаванием.
Автор третьего начала термодинамики Вальтер Нернст в часы досуга разводил карпов. Однажды кто-то глубокомысленно заметил:
– Странный выбор. Кур разводить и то интересней.
Нернст невозмутимо ответил:
– Я развожу таких животных, которые находятся в термодинамическом равновесии с окружающей средой. Разводить теплокровных – это значит обогревать на свои деньги мировое пространство.
Крупный советский кораблестроитель В. А. Никитин (1894— 1977) обязательно беседовал с каждым молодым специалистом, приходившим после окончания вуза в его КБ.
— Чертить любишь? — спрашивал он.
— Люблю,— отвечал новоиспеченный инженер.
— А усидчивость есть?
— Есть.
— Вот это неплохо, очень даже хорошо. Тогда все у тебя получится. Только, смотри, курить не ходи. Станешь курить, — сплетни, слухи будешь знать, а уж дело-то знать не будешь.
Отражательный телескоп Исаака Ньютона (1643—1727), позволивший избавиться от свойственной телескопам-рефракторам хроматической аберрации, произвел в Англии настоящий фурор. Сам король Карл II внимательнейшим образом изучил прибор и, вдоволь налюбовавшись через него на звезды и планеты, передал новинку в Лондонское королевское общество, которое в январе 1672 года поспешило избрать своим сочленом кембриджского провинциала.
Много лег спустя Кондуитт — родственник ученого — как-то раз поинтересовался у него:
— Скажите, кто же этот искусный мастер, изготовивший зеркало для вашего телескопа?
— Я, зеркало сделал я сам,— простодушно ответил Ньютон.
— Но где же вы достали станки и инструменты?
— И их я сделал сам,— пояснил Ньютон.— Если бы я ждал, пока кто-то чего-то мне сделает, я вообще никогда не сделал бы ничего.
Ньютон никогда не торопился печатать свои работы.
Когда его как-то попросили опубликовать в "Трудах Королевского общества" некоторые математические изыскания, он дал согласие при условии, что в печати не будет упомянуто имя автора.
— Право не знаю, зачем мне известность, — объявил он свое решение. — Это может только увеличить круг моих знакомых, а я, наоборот, стараюсь избегать этого.
Ньютон отличался рассеянностью, что, как известно, признак глубокой сосредоточенности на какой-то теме. Поэтому с великим физиком происходило множество забавных вещей. Так, задумав сварить яйцо, он сделал это по все правилам, со всей тщательностью. Ошибся он лишь в одном: взял в руки яйцо, а часы положил в кастрюлю. У Ньютона были кошка с котенком. Чтобы они не мешали спать по утрам, Ньютон пропилил в двери два отверстия – большое и маленькое. Увидав это, сосед Ньютона заметил, что можно было сделать лишь одно отверстие – большое.
– А ведь верно! – воскликнул Ньютон. – Эта замечательная идея не пришла мне в голову.
Однажды Hьютону гости пожаловались, что калитка в его сад туго открывается, и попросили сделать другую, получше.
- Я не знаю, куда лучше, - ответил физик. - И так каждый входящий наливает в бак для дома не меньше галлона воды.
Известный немецкий физико-химик Вильгельм Фридрих Оствальд (1853—1932) был ярым противником классического образования, построенного на изучении древних языков — латинского и греческого. Считая, что это — только напрасное расточение времени, Оствальд не раз сражал своих оппонентов таким доводом:
— Если бы римлян принуждали изучать латинскую грамматику, у них бы совсем не осталось времени на то, чтобы завоевать мир!
Когда немецкий химик В. Оствальд (1853 — 1932) впервые увидел скромную лабораторию и несовершенные приборы, с помощью которых знаменитый шведский химик Я. Берцелиус (1779 — 1848) сделал свои замечательные открытия, он был ошеломлен.
— Мне стало совершенно ясно, — говорил он коллегам, — как мало зависит от прибора и как много от человека, который перед ним стоит.
Виктор Вейскопф рассказывал о своей работе с Вольфгангом Паули:
— Работать с Паули было восхитительно, абсолютно восхитительно! Ему можно было задавать любые вопросы, не боясь, что они покажутся ему глупыми. Дело в том, что он считал глупыми все вопросы.
Известная особенность физиков-теоретиков — их неумение обращаться с экспериментальным оборудованием и даже способность причинять этому оборудованию невосполнимый ущерб.
Говорят, что наиболее ярко эта способность была выражена у Вольфганга Паули. Многие экспериментаторы даже считали, что его не следует пускать в лабораторию, если вы не хотите, чтобы все приборы немедленно вышли из строя.
Однажды в лаборатории Джеймса Франка в Геттингене произошел взрыв, обошедшийся, к счастью, без человеческих жертв. Позже Франк говорил, что, как ему удалось узнать, как раз в эту минуту на вокзале Геттингена, в нескольких километрах от лаборатории, останавливался поезд, в котором Паули следовал из Цюриха в Копенгаген. И Франк добавлял: "Сам радиус действия этого эффекта заставляет признать Паули величайшим теоретиком всех времен!"
В 1923 году канадский ученый-экономист спросил Э. Резерфорда, что он думает о теории относительности. "А, чепуха! — ответил Резерфорд. — Для нашей работы это не нужно".
Эрнест Резерфорд был награжден Нобелевской премией по химии за создание теории радиоактивного распада атомов. На вопрос журналиста: как ему, физику, удалось получить премию по химии, профессор ответил:
— Мне приходилось иметь дело со всевозможными превращениями весьма различной длительности, но быстрейшее из всех, мне известных, — это мое собственное превращение из физика в химика: оно произошло в мгновение ока.
Однажды вечером Резерфорд зашел в лабораторию. Хотя время было позднее, в лаборатории склонился над приборами один из его многочисленных учеников.
— Что вы делаете так поздно? — спросил Резерфорд.
— Работаю,— последовал ответ.
— А что вы делаете днем?
— Работаю, разумеется,— отвечал ученик.
— И рано утром тоже работаете?
— Да, профессор, и утром работаю,— подтвердил ученик, рассчитывая на похвалу из уст знаменитого ученого.
Резерфорд помрачнел и раздраженно спросил: — Послушайте, а когда же вы думаете?
В январе 1896 года В. Рентген проводил беседу с сотрудниками одного американского журнала об открытых им X-лучах. Ученый продемонстрировал своим посетителям по порядку все важнейшие эксперименты с лучами. Он также рассказал в общих чертах о своей опытной установке и описал то, что он наблюдал вечером 8 ноября 1895 года. На вопрос репортера, что он подумал при вспышке платиносинеродистого экрана, Рентген ответил: "Я исследовал, а не думал".
Выдающийся немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген получил письмо с просьбой прислать... несколько рентгеновских лучей с указанием, как ими пользоваться. Оказалось, что у автора письма в грудной клетке застряла револьверная пуля, а для поездки к Рентгену у него не нашлось времени.
Рентген был человек с юмором и ответил на письмо так
“К сожалению, в настоящее время у меня нет икс-лучей, к тому же пересылка их—дело очень сложное. Считаю, что мы можем поступить проще: пришлите мне Вашу грудную клетку”.
Роберваль — современник Герике и Бойля — доказывал своим коллегам, что упругость сжатого воздуха не ослабевает с течением времени. Однако его доводы некоторые ученые считали недостаточно убедительными, и тогда Роберваль решил драматизировать идею. Он зарядил духовое ружье и положил его в кладовую на... 16 лет. По истечении этого срока он собрал сомневающихся (тех, которые дожили до окончания эксперимента) и произвел выстрел из ружья, которое выстрелило как будто было только что заряжено.
Главным предметом исследований выдающегося советского физико-химика, основателя научной школы по фотохимии, академика Александра Николаевича Теренина (1896 — 1967) была люминесценция, то есть излучение света материей, насыщенной энергией и находящейся в активном состоянии при переходе ее в более спокойные, менее возбужденные состояния. Это обстоятельство очень тонко и остроумно обыграл в 1964 году английский ученый Э. Боуэн — президент IV Международного конгресса по фотобиологии в Оксфорде, вручая А.Н. Теренину высшую награду комитета по фотобиологии — золотую медаль имени Финзена.
— Доктор Теренин, — сказал Боуэн, — провел сорок лет на передовой линии фотохимии. Он сам есть устойчивое состояние материи. Передавая собственную энергию другим исследователям, он делает огромный вклад в развитие нашей области....
На Ереванской конференции 1967 г . по нелинейным оптическим эффектам в конденсированных средах один из американских делегатов обратился к советскому физику В.М. Фаину.
– How are you? (Как поживаете?) Тот ответил немедленно.
– I am Just Fine (игра слов: по англ. fine – значит хорошо (отлично).
Как известно, явление сверхтекучести жидкого гелия было в предвоенные годы экспериментально исследовано П.Л.Капицей и теоретически объяснено Л.Д.Ландау. Менее известно, что в конце 40-х гг. идею Ландау о том, что при температуре, меньшей 2,17 К, жидкий гелий состоит из двух компонент, нормальной и сверхтекучей, с помощью ряда изящных опытов подтвердил Э.Л.Андроникашвили, впоследствии академик АН Грузинской ССР, родной брат литературоведа И.Л.Андроникова. В конце 50-х гг., посещая знаменитую Лейденскую лабораторию, основанную еще в начале века Г.Камерлинг-Оннесом, где и начались исследования свойств жидкого гелия, Андроникашвили познакомился с лауреатом Нобелевской премии по физике Р.Фейнманом и однажды спросил его:
«– Скажите, Фейнман, когда вы начали заниматься гелием?
– Ха! – ответил тот. – С того дня, как прочитал вашу работу «Два вида движения в гелии-II».
– Бросьте шутить!
– Я не шучу. Мне сказали, что какой-то Андроникашвили написал работу о том, что гелий-II может стоять и двигаться одновременно. «Чепуха, – подумал я. – Это какой-то сумасшедший». Потом я услышал об этой работе второй раз. Дай, думаю, посмотрю, кого благодарит этот Андроникашвили. Оказывается, благодарит Капицу и Ландау. Тогда я решил, что в одном институте не может быть сразу трех сумасшедших и постарался понять, в чем тут дело. А потом заинтересовался этой проблемой и стал работать сам»
О научном стиле Ферми дает понятие анекдот, а может быль из американского, периода его жизни.
Аспирант не может решить задачу. Сначала он несет ее к Роберту Оппенгеймеру. Тот ему два часа читает блестящую лекцию, из которой аспирант ничего не понимает, но уходит в восторге, что есть гении, способные решать задачи, недоступные простым смертным. Затем он идет к Ферми и выходит через пять минут, страшно недовольный собой, что не сумел такую элементарную проблему решить самостоятельно.
Можно дискутировать о том, в каком объеме человеку необходимо знать математику. Но действительность всегда забавнее любого анекдота... При въезде в США при проверке уровня образования известного физика, нобелевского лауреата Энрико Ферми попросили найти сумму: 15 + 27 = ?
Ко всем этим атрибутам власти Ферми относился с юмором и предпочитал обходиться без пышных костюмов. С этим связан один забавный случай. Однажды карабинеры не хотели пускать затрапезно одетого ученого на заседание Королевской академии. Однако, услышав следующий текст: “Пропустите, я шофер Его превосходительства профессора Ферми!”, охранники стушевались, и Энрико все-таки прошел в здание.
Американский физик немецкого происхождения Джеймс Франк (родился в 1882 году, лауреат Нобелевской премии 1925 года) рассказал однажды:
– Приснился мне на днях покойный Карл Рунге (Рунге Карл (1856...1927) – немецкий математик), я его и спрашиваю: “Как у вас на том свете? Наверное, все физические законы известны?” – А он говорит: “Здесь дают право выбора: можешь знать либо все, либо то же, что и на Земле. Я выбрал второе, а то уж очень скучно было бы”.
Как-то раз английского астронома Артура Эддингтона спросили:
— Сэр, правду ли говорят, что вы один из трех человек в мире, которые понимают теорию относительности Эйнштейна?
Наступило неловкое молчание — ученый явно затруднялся с ответом. Тогда спрашивающий поспешил исправить положение:
— Может быть, сэр, я что-то не так сказал? Мне, видимо, сэр, следовало бы догадаться, что вы, сэр, при всей вашей скромности, сочтете мой вопрос несколько бестактным. В таком случае, сэр, позвольте...
— Ничего... ничего...— благодушно прервал его Эддингтон.— Просто я задумался, пытаясь вспомнить, кто же этот третий.
Спросили однажды у Эйнштейна, как появляются гениальные открытия.
— Все очень просто, — ответил Эйнштейн. — Все учёные считают, что этого не может быть. Но находится один дурак, который с этим не согласен, и доказывает, почему.
Однажды Эйнштейна спросили:
— Какое оружие будет главным в 3-ей Мировой Войне?
— Не знаю, — ответил ученый, — но в 4-ой Мировой Войне главным оружием будет каменный топор.
Эйнштейн был в гостях у своих знакомых. Начался дождь. Когда Эйнштейн собрался уходить, ему предложили взять шляпу.
– Зачем? – сказал Эйнштейн. – Я знал, что будет дождь, и именно поэтому не надел шляпу. Ведь она сохнет дольше, чем мои волосы. Это же очевидно.
Альберт Эйнштейн любил фильмы Чарли Чаплина и относился с большой симпатией к созданному им герою. Однажды он написал в письме к Чаплину: «Ваш фильм «Золотая лихорадка» понятен всем в мире, и Вы непременно станете великим человеком. Эйнштейн»
На это Чаплин ответил так: «Я Вами восхищаюсь еще больше. Вашу теорию относительности никто в мире не понимает, а Вы все-таки стали великим человеком. Чаплин».
В начале научной карьеры Эйнштейна один журналист спросил госпожу Эйнштейн, что она думает о своем муже.
- Мой муж гений! - сказала госпожа Эйнштейн. - Он умеет делать абсолютно все, кроме денег
Для второй жены Эйнштейна, Эльзы, его работа, его исследования и теории были непроницаемой тайной.
– Ты бы не мог хоть немного рассказать мне о твоей работе? – жалобно спросила она однажды. – Люди заговаривают со мной о твоих открытиях, и, когда мне приходится признаться, что я ничего о них не знаю, я оказываюсь в глупом положении.
Подумав минуту-другую, физик предложил:
– Если тебя спросят, какие открытия сделал твой муж, отвечай: "Я знаю о них буквально все, в мельчайших деталях, но муж, опасаясь плагиата, запрещает мне раскрывать свои научные секреты".
Известный физик П. Эренфест обучил своего цейлонского попугая произносить фразу: “Aber, meine Herren, das ist keine Physik” “Но, господа, ведь это не физика” (нем.). Этого попугая он предлагал в качестве председателя в дискуссиях о новой квантовой механике в Геттингене.
(с)
+ Дополнения
от quirischa:
Вольганг Паули (1900-1958, Нобелевская премия 1945 г.) с детства обладал выдающимися математическими способностями, так что не стоит удивляться тому, что и в Мюнхенском университете он был сильнее большинства студентов. Когда Паули было 19 лет, в университете прочитал лекцию по теории относительности Альберт Эйнштейн. Едва он закончил свою лекцию, как Паули попросил слово и начал так:
"Знаете ли, то, что рассказал нам господин Эйнштейн, вовсе не так уж глупо..."
Дело в том, что Паули уже написал для научной энциклопедии сжатый реферат по теории относительности и сделал это так изящно и красиво, что Эйнштейн, ознакомившись с этой работой, сказал, теперь он сам лучше понял свою теорию.
Несовместимость Паули с экспериментальными установками быстро стала элементом физического фольклора и получила название "эффекта Паули". Однажды несколько итальянских физиков на научной конференции решили продемонстрировать "эффект Паули" в действии. Они соорудили хитроумное приспособление, которое должно было обрушить вниз люстру, когда Паули открыл бы входную дверь. Но из-за неудачно надетой на один из блоков веревки "эксперимент" не удался. Паули же сразу заметил эту конструкцию и весело заявил, что его коллеги продемонстрировали типичный "эффект Паули".
URL записи
Из жизни физиков.
Самые известные и смешные истории, произошедшие со знаменитыми учеными.
Академик Л.А. Арцимович дал следующее определение науки: (журнал «Новый мир», №1, 1967): «Наука есть лучший современный способ удовлетворения любопытства отдельных лиц за счет государства»
Над дверью своего деревенского дома Бор прибил подкову, которая, согласно поверью, должна приносить счастье. Увидев подкову, один из посетителей воскликнул:
— Неужели такой великий ученый, как вы, может действительно верить, что подкова над дверью приносит удачу?
— Нет,— ответил Бор, — конечно, я не верю. Это предрассудок. Но, вы знаете, говорят, она приносит удачу даже тем, кто в это не верит.
Продолжение
Однажды во время обучения в Геттингене Нильс Бор плохо подготовился к коллоквиуму, и его выступление оказалось слабым. Бор, однако, не пал духом и в заключение с улыбкой сказал:
– Я выслушал здесь столько плохих выступлении, что прошу рассматривать мое нынешнее как месть.
Бор блестяще излагал свои мысли, когда бывал один на один с собеседником, а вот выступления его перед большой аудиторией часто бывали неудачны, порой даже малопонятны. Его брат Харальд, известный математик, был блестящим лектором. “Причина простая, – говорил Харальд, – я всегда объясняю то, о чем говорил и раньше, а Нильс всегда объясняет то, о чем будет говорить позже”.
Вспоминает академик В.И.Векслер (о С.И.Вавилове): «Во время Первой мировой войны Сергей Иванович был в армии, и по долгу службы ему пришлось принимать имущество полевой радиостанции тогдашнего примитивного типа. В описи, выполненной очень аккуратно каким-то писарем и содержавшей перечень оборудования, за номером таким-то каллиграфическим почерком значилась следующая формулировка: “непонятное в баночке”. Естественно, что это возбудило любопытство Сергея Ивановича, и он установил, что такое “оригинальное определение” писарь дал когереру, хорошо известному всем физикам. Это определение – “непонятное в баночке” – стало очень популярным среди физиков и, по существу, превратилось в имя нарицательное»
В одном из физических НИИ докладчик провозглашает с трибуны: «Сделав правильные выводы из наших ошибок и суровой критики руководства, мы перестроились и переориентировались в нашей работе на 360 градусов!»
Голос С.И.Вавилова из президиума:
– Ого!
Английский врач У. Волластон (1766—1828) прославился рядом блестящих открытий в химии и оптике. Именно ему принадлежит открытие палладия и родия, получение пластичной платины, обнаружение ультрафиолетовых лучей, установление состава почечных камней и т. д. Причем работал он так точно и чисто, что для проведения опытов ему было достаточно ничтожных количеств препаратов и миниатюрных приборов. Не желая тратить время на споры с оппонентами, Волластон нередко вытаскивал из карманов пробирки и проволочки и молча, демонстрировал опыты, наглядно доказывающие его правоту. В конце концов, это настолько укрепило его научную репутацию, что в обиход английских химиков вошла поговорка:
— Тот, кто спорит с Волластоном, — не прав!
Известный итальянский физик Алессандро Вольта (1745 – 1827) был страстным любителем кофе, который он пил всегда без молока и сахара. Когда один его знакомый спросил, почему Вольта пренебрегает молоком и сахаром, знаменитый физик, улыбаясь, ответил: "Чего ж тут объяснять... Раз в чашке нет ни молока, ни сахара, значит в ней больше кофе".
Как-то раз американский физик-экспериментатор Р. Вуд (1868—1955), довольно эксцентричный человек, любитель всяких острых ощущений, решил проделать на себе рискованный опыт — испытать действие наркотика. С большим трудом раздобыв опиум, он накурился этого зелья и вскоре впал в забытье. Придя через некоторое время в сознание, он вспомнил, что, находясь в одурманенном состоянии, напал на какую-то чрезвычайно глубокую и важную научную идею, но на какую именно — начисто вылетело из головы. Тогда Вуд решил повторить опыт в надежде, что ему посчастливится вновь обрести ускользнувшую мысль. И действительно, как только начало сказываться наркотическое действие опиума, забытая мысль не замедлила возникнуть в уме ученого. Чувствуя, что сознание вот-вот покинет его, Вуд сумел в последний момент сконцентрировать волю, записать идею на бумажке и впал в беспамятство. Очнувшись, он с ликованием подумал об удачном исходе столь трудного и опасного опыта и, дрожа от нетерпения и пережитого, поспешно развернул бумажку с драгоценной записью. На ней он прочел; “Банан велик, а кожура еще больше...”
Американский физик-экспериментатор Роберт Вуд начинал свою карьеру служителем в лаборатории. Однажды его шеф зашел в помещение, наполненное грохотом и лязгом насосов и оборудования, и застал там Вуда, увлеченного чтением уголовного романа. Возмущению шефа не было пределов.
— Мистер Вуд! — вскричал он, распаляясь от гнева.— Вы... вы... позволяете себе читать детектив?!
— Ради бога, простите, — смутился Вуд.— Но при таком шуме поэзия просто не воспринимается.
Ж. Гей Люссак (1778 — 1850) — крупнейший французский химик и физик — во время одного из своих химических опытов лишился глаза. Как-то раз его встретил епископ Сиезский — самонадеянный богослов, попавший в число "бессмертных" Французской академии по протекции.
— Не понимаю, как можно быть ученым, имея всего один глаз! Что можно увидеть одним глазом?
— Да побольше вашего, — не растерялся Гей-Люссак. — Вот, например, я вижу у вас два глаза, а вы у меня только один!
В 1802 году французский ученый Жозе Луи Гей-Люссак проводил в Париже научные опыты. Ему были нужны стеклянные трубки, которые тогда вырабатывались стеклодувами только в Германии. Когда ученый их выписал, французские таможенники наложили такую высокую пошлину, что он не мог выкупить посылку.
Об этом узнал Александр Гумбольд и решил помочь Гей-Люссаку. Он посоветовал отправителям запаять концы трубок и наклеить на них этикетки: “Осторожно! Немецкий воздух!”
Воздух? Таможенного тарифа на воздух не существовало, и на этот раз трубки дошли до французского ученого без всяких пошлин.
На одной из своих лекций Давид Гильберт сказал: “Каждый человек имеет некоторый горизонт. Когда он сужается и становится бесконечно малым, он превращается в точку. Тогда человек говорит: “Это моя точка зрения”.
Известный английский физик Дирак любил выражаться точно и требовал точности от других. Однажды на семинаре, который вел ученый , в конце длинного вывода студент обнаружил, что знак в окончательном выражении у него не тот. "Я в каком-то месте перепутал знак", – сказал он, всматриваясь в написанное. "Вы хотите сказать, – в нечетном числе мест," – поправил с места Дирак.
Однажды Дирак читал лекцию по квантовой механике, изрисовал всю доску и под конец спросил:
— Вопросы есть?
— Я не понял, как вы вывели последнюю формулу, — сказал один студент.
— Это утверждение. Я спрашивал: вопросы есть?
Краткость Дирака была хорошо известна в ученом мире. Однажды на статье, которую Дирак не хотел предавать гласности, ему посоветовали написать: "Воспрещается публикация в любой форме". На лице его отразилось крайнее неудовольствие. Он возражал против слов в любой форме", находя их совершенно излишними.
Дирак женился на сестре Вигнера. Вскоре к нему в гости заехал знакомый, который еще ничего не знал о происшедшем событии. В разгар их разговора в комнату вошла молодая женщина, которая называла Дирака по имени, разливала чай и вообще вела себя как хозяйка дома. Через некоторое время Дирак заметил смущение гостя и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: “Извини, пожалуйста, я забыл тебя познакомить – это... сестра Вигнера!”.
Дирак любил потеоретизировать на самые различные темы. Однажды он высказал предположение, что существует оптимальное расстояние, на котором женское лицо выглядит привлекательнее всего; поскольку в двух предельных случаях – на нулевом и бесконечном расстоянии – “привлекательность обращается в нуль” (ничего не видно), то между этими пределами, естественно, должен существовать максимум.
Троллейбусы, ходившие по Мюнхену в те годы, когда там работал крупный физик-теоретик Арнольд Зоммерфельд (1868 — 1954), охлаждались летом двумя маленькими вентиляторами без моторов, вставленными в два отверстия в потолке. На ходу под напором набегающего воздуха вентиляторы начинали вращаться. Один студент заметил, что, хотя направление вращения каждого вентилятора было совершенно случайным, он мог вращаться как по часовой стрелке, так и против нее, но два вентилятора в одном троллейбусе почти всегда вращались в противоположных направлениях. С вопросом "Почему это так?" студент обратился к Зоммерфельду.
— Это легко объяснить, — сказал теоретик. — Воздух сначала попадает на передний вентилятор и придает ему случайное направление вращения. Когда троллейбус движется, завихрения воздуха, созданные первым вентилятором, распространяются вдоль потолка назад, доходят до второго вентилятора и заставляют его вращаться в том же направлении.
— Но, профессор, — запротестовал студент, — дело как раз в том, что вентиляторы почти всегда вращаются в разных направлениях!
— Ага, — сказал Зоммерфельд, — прекрасно. Но это еще легче объяснить!
Потратив несколько лет на то, чтобы убедить ученый мир в неправильности теории флогистона, А. Лавуазье решил драматизировать идею. Он понял, что его достоверные опыты были недостаточно эффективными, недостаточно поражали воображение его коллег. И вот весной 1772 года он провел опыты, которые произвели сенсацию и вызвали огромный интерес к его исследованиям. Воспользовавшись огромным увеличительным стеклом стеклозаводчика Чирнгаузена диаметром 84 см, Лавуазье сжег в запаянном сосуде алмаз. Хотя сжигание алмаза с научной точки зрения ничем не лучше сжигания угля или графита, огромная стоимость эксперимента привлекла всеобщее внимание. Об опытах Лавуазье заговорили, а заодно заговорили и о том, что теория флогистона неверна. Но самое любопытное: впервые алмаз был сожжен увеличительным стеклом еще в 1694 году.
Весной 1884 года в Петербургском морском училище шли выпускные экзамены. Воспитанник А. Н. Крылов (1863—1945) — впоследствии выдающийся советский ученый, академик, автор основополагающих трудов по теории корабля — сдавал предмет “девиация (отклонение) компасов”, считавшийся особенно трудным. Не ограничившись учебником преподавателя Н. Н. Зыбина, далеко не полным и недостаточно ясным, Алексей Николаевич стал излагать доставшийся вопрос согласно другим источникам, поясняя свои доводы чертежом, который тут же набросал мелом на громадной доске
Однако ответ был прерван категорическими словами Зыбина:
— Сотрите, у вас неверно, переходите к следующему вопросу.
— Позвольте вам доложить, господин капитан 1-го ранга, и доказать, что у меня верно, сделав более крупный чертеж, — возразил Крылов.
— Делайте, неверное останется неверным,— снисходительно согласился экзаменатор.
Не успел Крылов закончить чертеж, занявший почти поло вину доски, как Зыбин снова его перебил:
— Извините, у вас все верно, я ошибся. Благодарю вас! — и поставил наивысший балл
Интересная деталь А. Н. Крылов настолько увлекся этим предметом, что написал ряд важнейших трудов по теории магнитных и гироскопических компасов
О Ломоносове - ученом до начала 20 века мало кто знал. Только в руководствах по истории химии иной раз попадались краткие упоминания о нем, подчас в несколько курьезном преломлении: "...Среди русских химиков, которые стали известными химиками, мы упомянем Михаила Ломоносова, которого не надо смешивать с поэтом того же имени."
Известный австрийский физик Эрнст Мах (1838 — 1916) много сил отдавал популяризации науки: печатал статьи, читал лекции, пользовавшиеся огромным успехом у публики. Как-то раз коллеги стали расспрашивать Маха в чем секрет его искусных выступлений.
— Надо все время говорить дело, — пояснил ученый, — и стараться не говорить настолько расплывчато, что тебя начинает понимать каждый.
Д. И. Менделеев, кроме химии, занимался вопросами воздухоплавания. Так же много времени он посвящал переплетному делу и... изготовлению чемоданов. Рассказывают такой случай.
Однажды ученый покупал в лавке материалы.
— Кто это? — спросили лавочника.
— Неужели не знаете? —удивился тот.—Известный чемоданных дел мастер Менделеев!
Дмитрий Иванович был очень польщен этой характеристикой.
Еще из воспоминаний Э.Л. Андроникашвили. Известный физик-теоретик А.Б. Мигдал был мастером розыгрышей. Однажды, проходя мимо книжного магазина, Мигдал увидел книгу, на которой фамилия автора была сдвинута вправо относительно середины. Он мгновенно оценил возможность вписать свою фамилию перед фамилией автора, купил пару десятков этой плохо распродававшейся книги и попросил знакомого инженера написать «А. Мигдал и» тем же шрифтом, что и фамилия автора. Вскоре ряд ведущих физиков с удивлением получил от Мигдала подарок – книгу А.Мигдала и В.Черномордика. «Воспитание пресмыкающихся в условиях неволи». Игорь Васильевич Курчатов получил эту книгу с трогательной надписью от автора: «Вот что вынуждены публиковать научные работники, когда им не разрешают печатать статьи по физике». Это был, конечно, намек. (Имелась в виду полная закрытость результатов работ И.В.Курчатова и его коллег для широкой научной общественности в первые послевоенные годы.)
Американский физик Роберт Милликен (1868 – 1953) был известен своей словоохотливостью. Подшучивая над ним, его сотрудники предложили ввести новую единицу – «кен» для измерения разговорчивости. Ее тысячная часть, то есть милликен, должна была превышать разговорчивость среднего человека.
Как-то раз американский физик Г. Морану, принимая в своей лаборатории корреспондента и желая поразить воображение этого не очень сведущего в науке человека, хвастливо сказал ему:
— Сейчас я работаю над конструкцией электронного микроскопа, который сможет увеличивать в два миллиона раз!
Каково же было удивление физика, когда вместо радостных возгласов и восторга он услышал слова, совершенно по-новому осветившие его работу.
— Подумать только! — воскликнул корреспондент — сколько труда, энергии и знаний вы тратите на создание прибора, который сузит поле вашего зрения в два миллиона раз!
На столе у Нернста стояла пробирка с органическим соединением дифенилметаном, температура плавления которого 26° С. Если в 11 утра препарат таял, Нернст вздыхал:
— Против природы не попрешь!
И уводил студентов заниматься греблей и плаванием.
Автор третьего начала термодинамики Вальтер Нернст в часы досуга разводил карпов. Однажды кто-то глубокомысленно заметил:
– Странный выбор. Кур разводить и то интересней.
Нернст невозмутимо ответил:
– Я развожу таких животных, которые находятся в термодинамическом равновесии с окружающей средой. Разводить теплокровных – это значит обогревать на свои деньги мировое пространство.
Крупный советский кораблестроитель В. А. Никитин (1894— 1977) обязательно беседовал с каждым молодым специалистом, приходившим после окончания вуза в его КБ.
— Чертить любишь? — спрашивал он.
— Люблю,— отвечал новоиспеченный инженер.
— А усидчивость есть?
— Есть.
— Вот это неплохо, очень даже хорошо. Тогда все у тебя получится. Только, смотри, курить не ходи. Станешь курить, — сплетни, слухи будешь знать, а уж дело-то знать не будешь.
Отражательный телескоп Исаака Ньютона (1643—1727), позволивший избавиться от свойственной телескопам-рефракторам хроматической аберрации, произвел в Англии настоящий фурор. Сам король Карл II внимательнейшим образом изучил прибор и, вдоволь налюбовавшись через него на звезды и планеты, передал новинку в Лондонское королевское общество, которое в январе 1672 года поспешило избрать своим сочленом кембриджского провинциала.
Много лег спустя Кондуитт — родственник ученого — как-то раз поинтересовался у него:
— Скажите, кто же этот искусный мастер, изготовивший зеркало для вашего телескопа?
— Я, зеркало сделал я сам,— простодушно ответил Ньютон.
— Но где же вы достали станки и инструменты?
— И их я сделал сам,— пояснил Ньютон.— Если бы я ждал, пока кто-то чего-то мне сделает, я вообще никогда не сделал бы ничего.
Ньютон никогда не торопился печатать свои работы.
Когда его как-то попросили опубликовать в "Трудах Королевского общества" некоторые математические изыскания, он дал согласие при условии, что в печати не будет упомянуто имя автора.
— Право не знаю, зачем мне известность, — объявил он свое решение. — Это может только увеличить круг моих знакомых, а я, наоборот, стараюсь избегать этого.
Ньютон отличался рассеянностью, что, как известно, признак глубокой сосредоточенности на какой-то теме. Поэтому с великим физиком происходило множество забавных вещей. Так, задумав сварить яйцо, он сделал это по все правилам, со всей тщательностью. Ошибся он лишь в одном: взял в руки яйцо, а часы положил в кастрюлю. У Ньютона были кошка с котенком. Чтобы они не мешали спать по утрам, Ньютон пропилил в двери два отверстия – большое и маленькое. Увидав это, сосед Ньютона заметил, что можно было сделать лишь одно отверстие – большое.
– А ведь верно! – воскликнул Ньютон. – Эта замечательная идея не пришла мне в голову.
Однажды Hьютону гости пожаловались, что калитка в его сад туго открывается, и попросили сделать другую, получше.
- Я не знаю, куда лучше, - ответил физик. - И так каждый входящий наливает в бак для дома не меньше галлона воды.
Известный немецкий физико-химик Вильгельм Фридрих Оствальд (1853—1932) был ярым противником классического образования, построенного на изучении древних языков — латинского и греческого. Считая, что это — только напрасное расточение времени, Оствальд не раз сражал своих оппонентов таким доводом:
— Если бы римлян принуждали изучать латинскую грамматику, у них бы совсем не осталось времени на то, чтобы завоевать мир!
Когда немецкий химик В. Оствальд (1853 — 1932) впервые увидел скромную лабораторию и несовершенные приборы, с помощью которых знаменитый шведский химик Я. Берцелиус (1779 — 1848) сделал свои замечательные открытия, он был ошеломлен.
— Мне стало совершенно ясно, — говорил он коллегам, — как мало зависит от прибора и как много от человека, который перед ним стоит.
Виктор Вейскопф рассказывал о своей работе с Вольфгангом Паули:
— Работать с Паули было восхитительно, абсолютно восхитительно! Ему можно было задавать любые вопросы, не боясь, что они покажутся ему глупыми. Дело в том, что он считал глупыми все вопросы.
Известная особенность физиков-теоретиков — их неумение обращаться с экспериментальным оборудованием и даже способность причинять этому оборудованию невосполнимый ущерб.
Говорят, что наиболее ярко эта способность была выражена у Вольфганга Паули. Многие экспериментаторы даже считали, что его не следует пускать в лабораторию, если вы не хотите, чтобы все приборы немедленно вышли из строя.
Однажды в лаборатории Джеймса Франка в Геттингене произошел взрыв, обошедшийся, к счастью, без человеческих жертв. Позже Франк говорил, что, как ему удалось узнать, как раз в эту минуту на вокзале Геттингена, в нескольких километрах от лаборатории, останавливался поезд, в котором Паули следовал из Цюриха в Копенгаген. И Франк добавлял: "Сам радиус действия этого эффекта заставляет признать Паули величайшим теоретиком всех времен!"
В 1923 году канадский ученый-экономист спросил Э. Резерфорда, что он думает о теории относительности. "А, чепуха! — ответил Резерфорд. — Для нашей работы это не нужно".
Эрнест Резерфорд был награжден Нобелевской премией по химии за создание теории радиоактивного распада атомов. На вопрос журналиста: как ему, физику, удалось получить премию по химии, профессор ответил:
— Мне приходилось иметь дело со всевозможными превращениями весьма различной длительности, но быстрейшее из всех, мне известных, — это мое собственное превращение из физика в химика: оно произошло в мгновение ока.
Однажды вечером Резерфорд зашел в лабораторию. Хотя время было позднее, в лаборатории склонился над приборами один из его многочисленных учеников.
— Что вы делаете так поздно? — спросил Резерфорд.
— Работаю,— последовал ответ.
— А что вы делаете днем?
— Работаю, разумеется,— отвечал ученик.
— И рано утром тоже работаете?
— Да, профессор, и утром работаю,— подтвердил ученик, рассчитывая на похвалу из уст знаменитого ученого.
Резерфорд помрачнел и раздраженно спросил: — Послушайте, а когда же вы думаете?
В январе 1896 года В. Рентген проводил беседу с сотрудниками одного американского журнала об открытых им X-лучах. Ученый продемонстрировал своим посетителям по порядку все важнейшие эксперименты с лучами. Он также рассказал в общих чертах о своей опытной установке и описал то, что он наблюдал вечером 8 ноября 1895 года. На вопрос репортера, что он подумал при вспышке платиносинеродистого экрана, Рентген ответил: "Я исследовал, а не думал".
Выдающийся немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген получил письмо с просьбой прислать... несколько рентгеновских лучей с указанием, как ими пользоваться. Оказалось, что у автора письма в грудной клетке застряла револьверная пуля, а для поездки к Рентгену у него не нашлось времени.
Рентген был человек с юмором и ответил на письмо так
“К сожалению, в настоящее время у меня нет икс-лучей, к тому же пересылка их—дело очень сложное. Считаю, что мы можем поступить проще: пришлите мне Вашу грудную клетку”.
Роберваль — современник Герике и Бойля — доказывал своим коллегам, что упругость сжатого воздуха не ослабевает с течением времени. Однако его доводы некоторые ученые считали недостаточно убедительными, и тогда Роберваль решил драматизировать идею. Он зарядил духовое ружье и положил его в кладовую на... 16 лет. По истечении этого срока он собрал сомневающихся (тех, которые дожили до окончания эксперимента) и произвел выстрел из ружья, которое выстрелило как будто было только что заряжено.
Главным предметом исследований выдающегося советского физико-химика, основателя научной школы по фотохимии, академика Александра Николаевича Теренина (1896 — 1967) была люминесценция, то есть излучение света материей, насыщенной энергией и находящейся в активном состоянии при переходе ее в более спокойные, менее возбужденные состояния. Это обстоятельство очень тонко и остроумно обыграл в 1964 году английский ученый Э. Боуэн — президент IV Международного конгресса по фотобиологии в Оксфорде, вручая А.Н. Теренину высшую награду комитета по фотобиологии — золотую медаль имени Финзена.
— Доктор Теренин, — сказал Боуэн, — провел сорок лет на передовой линии фотохимии. Он сам есть устойчивое состояние материи. Передавая собственную энергию другим исследователям, он делает огромный вклад в развитие нашей области....
На Ереванской конференции 1967 г . по нелинейным оптическим эффектам в конденсированных средах один из американских делегатов обратился к советскому физику В.М. Фаину.
– How are you? (Как поживаете?) Тот ответил немедленно.
– I am Just Fine (игра слов: по англ. fine – значит хорошо (отлично).
Как известно, явление сверхтекучести жидкого гелия было в предвоенные годы экспериментально исследовано П.Л.Капицей и теоретически объяснено Л.Д.Ландау. Менее известно, что в конце 40-х гг. идею Ландау о том, что при температуре, меньшей 2,17 К, жидкий гелий состоит из двух компонент, нормальной и сверхтекучей, с помощью ряда изящных опытов подтвердил Э.Л.Андроникашвили, впоследствии академик АН Грузинской ССР, родной брат литературоведа И.Л.Андроникова. В конце 50-х гг., посещая знаменитую Лейденскую лабораторию, основанную еще в начале века Г.Камерлинг-Оннесом, где и начались исследования свойств жидкого гелия, Андроникашвили познакомился с лауреатом Нобелевской премии по физике Р.Фейнманом и однажды спросил его:
«– Скажите, Фейнман, когда вы начали заниматься гелием?
– Ха! – ответил тот. – С того дня, как прочитал вашу работу «Два вида движения в гелии-II».
– Бросьте шутить!
– Я не шучу. Мне сказали, что какой-то Андроникашвили написал работу о том, что гелий-II может стоять и двигаться одновременно. «Чепуха, – подумал я. – Это какой-то сумасшедший». Потом я услышал об этой работе второй раз. Дай, думаю, посмотрю, кого благодарит этот Андроникашвили. Оказывается, благодарит Капицу и Ландау. Тогда я решил, что в одном институте не может быть сразу трех сумасшедших и постарался понять, в чем тут дело. А потом заинтересовался этой проблемой и стал работать сам»
О научном стиле Ферми дает понятие анекдот, а может быль из американского, периода его жизни.
Аспирант не может решить задачу. Сначала он несет ее к Роберту Оппенгеймеру. Тот ему два часа читает блестящую лекцию, из которой аспирант ничего не понимает, но уходит в восторге, что есть гении, способные решать задачи, недоступные простым смертным. Затем он идет к Ферми и выходит через пять минут, страшно недовольный собой, что не сумел такую элементарную проблему решить самостоятельно.
Можно дискутировать о том, в каком объеме человеку необходимо знать математику. Но действительность всегда забавнее любого анекдота... При въезде в США при проверке уровня образования известного физика, нобелевского лауреата Энрико Ферми попросили найти сумму: 15 + 27 = ?
Ко всем этим атрибутам власти Ферми относился с юмором и предпочитал обходиться без пышных костюмов. С этим связан один забавный случай. Однажды карабинеры не хотели пускать затрапезно одетого ученого на заседание Королевской академии. Однако, услышав следующий текст: “Пропустите, я шофер Его превосходительства профессора Ферми!”, охранники стушевались, и Энрико все-таки прошел в здание.
Американский физик немецкого происхождения Джеймс Франк (родился в 1882 году, лауреат Нобелевской премии 1925 года) рассказал однажды:
– Приснился мне на днях покойный Карл Рунге (Рунге Карл (1856...1927) – немецкий математик), я его и спрашиваю: “Как у вас на том свете? Наверное, все физические законы известны?” – А он говорит: “Здесь дают право выбора: можешь знать либо все, либо то же, что и на Земле. Я выбрал второе, а то уж очень скучно было бы”.
Как-то раз английского астронома Артура Эддингтона спросили:
— Сэр, правду ли говорят, что вы один из трех человек в мире, которые понимают теорию относительности Эйнштейна?
Наступило неловкое молчание — ученый явно затруднялся с ответом. Тогда спрашивающий поспешил исправить положение:
— Может быть, сэр, я что-то не так сказал? Мне, видимо, сэр, следовало бы догадаться, что вы, сэр, при всей вашей скромности, сочтете мой вопрос несколько бестактным. В таком случае, сэр, позвольте...
— Ничего... ничего...— благодушно прервал его Эддингтон.— Просто я задумался, пытаясь вспомнить, кто же этот третий.
Спросили однажды у Эйнштейна, как появляются гениальные открытия.
— Все очень просто, — ответил Эйнштейн. — Все учёные считают, что этого не может быть. Но находится один дурак, который с этим не согласен, и доказывает, почему.
Однажды Эйнштейна спросили:
— Какое оружие будет главным в 3-ей Мировой Войне?
— Не знаю, — ответил ученый, — но в 4-ой Мировой Войне главным оружием будет каменный топор.
Эйнштейн был в гостях у своих знакомых. Начался дождь. Когда Эйнштейн собрался уходить, ему предложили взять шляпу.
– Зачем? – сказал Эйнштейн. – Я знал, что будет дождь, и именно поэтому не надел шляпу. Ведь она сохнет дольше, чем мои волосы. Это же очевидно.
Альберт Эйнштейн любил фильмы Чарли Чаплина и относился с большой симпатией к созданному им герою. Однажды он написал в письме к Чаплину: «Ваш фильм «Золотая лихорадка» понятен всем в мире, и Вы непременно станете великим человеком. Эйнштейн»
На это Чаплин ответил так: «Я Вами восхищаюсь еще больше. Вашу теорию относительности никто в мире не понимает, а Вы все-таки стали великим человеком. Чаплин».
В начале научной карьеры Эйнштейна один журналист спросил госпожу Эйнштейн, что она думает о своем муже.
- Мой муж гений! - сказала госпожа Эйнштейн. - Он умеет делать абсолютно все, кроме денег
Для второй жены Эйнштейна, Эльзы, его работа, его исследования и теории были непроницаемой тайной.
– Ты бы не мог хоть немного рассказать мне о твоей работе? – жалобно спросила она однажды. – Люди заговаривают со мной о твоих открытиях, и, когда мне приходится признаться, что я ничего о них не знаю, я оказываюсь в глупом положении.
Подумав минуту-другую, физик предложил:
– Если тебя спросят, какие открытия сделал твой муж, отвечай: "Я знаю о них буквально все, в мельчайших деталях, но муж, опасаясь плагиата, запрещает мне раскрывать свои научные секреты".
Известный физик П. Эренфест обучил своего цейлонского попугая произносить фразу: “Aber, meine Herren, das ist keine Physik” “Но, господа, ведь это не физика” (нем.). Этого попугая он предлагал в качестве председателя в дискуссиях о новой квантовой механике в Геттингене.
(с)
+ Дополнения
от quirischa:
Вольганг Паули (1900-1958, Нобелевская премия 1945 г.) с детства обладал выдающимися математическими способностями, так что не стоит удивляться тому, что и в Мюнхенском университете он был сильнее большинства студентов. Когда Паули было 19 лет, в университете прочитал лекцию по теории относительности Альберт Эйнштейн. Едва он закончил свою лекцию, как Паули попросил слово и начал так:
"Знаете ли, то, что рассказал нам господин Эйнштейн, вовсе не так уж глупо..."
Дело в том, что Паули уже написал для научной энциклопедии сжатый реферат по теории относительности и сделал это так изящно и красиво, что Эйнштейн, ознакомившись с этой работой, сказал, теперь он сам лучше понял свою теорию.
Несовместимость Паули с экспериментальными установками быстро стала элементом физического фольклора и получила название "эффекта Паули". Однажды несколько итальянских физиков на научной конференции решили продемонстрировать "эффект Паули" в действии. Они соорудили хитроумное приспособление, которое должно было обрушить вниз люстру, когда Паули открыл бы входную дверь. Но из-за неудачно надетой на один из блоков веревки "эксперимент" не удался. Паули же сразу заметил эту конструкцию и весело заявил, что его коллеги продемонстрировали типичный "эффект Паули".
URL записи